«Шталинград, Дойчланд капут!» Все молча смотрели на немецкого офицера, ничего не понимая из сказанного им. Но эти три слова Шурик запомнил, они до сих пор звучат в его памяти…
— Вскоре после войны вышла книга «Молодая гвардия» о подвиге юных краснодонцев-подпольщиков. В 1951 году мне было 12 лет, я искал эту книжку по деревне, но прочел только, когда наш школьный учитель купил ее в Киеве и дал почитать, — рассказывает урюпинец Александр Иванович Дзимин. — Роман произвел на меня неизгладимое впечатление. Какая сила духа! Какой подвиг! И ведь такие дела вершили совсем юные девочки и мальчики! Почему я не был с ними? Этот вопрос мучил меня, хотя по своему малолетству, конечно, я и близко не мог быть среди юных подпольщиков. Но мне довелось три года прожить в оккупации и видеть бесчинства фашистов. Что-то врезалось в мою детскую память. А иное не позволял забыть отец: много лет спустя он снова и снова рассказывал про то страшное время, которое довелось пережить всем нам.
Старый Пиков в трехстах километрах от Киева. Вместе с другими жителями села семья Дзиминых собралась в эвакуацию, подальше от приближающегося наступления немцев. Но не успели. Насушив сухарей, собрали нехитрые пожитки, телега стояла готовой. Батя уже запряг лошадь, когда в село вошли немцы. Вернее, въехали на мотоциклах под покровом ночи. И уже вскорости по доносу местных, вызвавшихся быть полицаями, нашли и расстреляли вместе с женами коммунистов — председателя сельсовета, местного доктора и директора школы. Тела побросали прямо во дворе. Крестьяне похоронили их в школьном саду.
Начались грабежи. Полицаи шныряли по базам, хватая живность и вытряхивая припасы из хозяйских погребов. Немцам не хватало пропитания.
— У нас была корова, на молоке и картошке мы и выжили. Однажды корову чуть не свели со двора. Спасибо, староста предупредил отца, и мы свою кормилицу спрятали в дальнем дровняке. Там, обложенная поленьями, она четыре дня и простояла. А потом обход закончился, и больше полицаи к нам не заглядывали, — рассказывает Александр Иванович.
Детей в семье было семеро. Отец из-за инвалидности не был призван на фронт. Старший брат Шурика 1920 года рождения погиб при защите Ленинграда. Пятнадцатилетнюю сестру вместе с соседской девочкой Дуняшей забрали на работы в Германию. В 1943 году в дом пришло письмо. Конверт, штемпель были немецкими, внутри вложена бумажка. Батя отыскал учителя, который смог частично перевести текст: «Дочь ваша погибла…». И только гораздо позже из Германии вернулась Дуняша, которая привезла горжетку и блузку сестренки Фани и рассказала, что та погибла при бомбежке вместе с немецкой семьей, у которой служила.
Село Пиков было на окраине боевых действий, шедших в районе Винницы. По ночам стоял гул — с запада на восток низко шли немецкие самолеты, груженные продовольствием, боеприпасами. Было страшно: а вдруг бомбы упадут? Услышав автоматные очереди, прятались в погреб. Немцы нередко приходили в дом, не оставаясь на ночлег, — видимо, погреться, поесть и идти дальше.
— На полу посреди хаты они расставляли укладки с сухим горючим, грели на них консервы, ели галеты. Горланили по-своему, иногда играли на губной гармошке и пили шнапс, — говорит Александр Иванович. — Однажды ушли, забыв в углу гармошку, солдатский свитер и пачку карточек. Увидев картинки у меня в руках, мама дала мне чесу: ты ж, паразит, чего глядишь-то? И бросила в огонь. Карточки, как потом мне рассказывали эту историю, были весьма срамного вида, да я все равно ничего не понял… Гармошку я потом долго таскал с собой, а свитер мама носила еще лет десять — жили мы бедно, спали на соломе, а тут такая добрая вещь.
Более прочего в детской памяти остались события зимы 1943 года. На постой к ним определили немецкого офицера. Страшно боясь подцепить каких-нибудь насекомых, он поселился в отдельной комнате, чистой, но не отапливаемой. Семья из-за этого просто выдрогла — немец то и дело открывал дверь в общую хату, где еле топилась грубка, и тепло уходило прочь. Немца боялись, с хозяевами он никогда не разговаривал. А вот его адъютант и повар по совместительству часто кашеварил на печке, и тогда мама разгоняла детей подальше. Иногда немец наливал в кружку немного кофе с молоком от хозяйской коровы и протягивал Шурику, подзывая его пальцем. Шурик как-то хлебнул: вкусно! Сладостей дети не видели. В следующий раз, увидев Шурика с кружкой, мама принялась бить его по рукам со словами: «Не лезь, сукин сын!..» Немец стоял рядом и повторял:: «Клопец кочет кофе, клопец кочет кофе…». Мать была непреклонна.
— Она очень боялась за нас, от них ведь можно было ждать чего угодно, — вспоминает Александр Иванович. Ему 84 года, и он до сих пор не может сдержать слез, рассказывая про зверства фашистов. Одна история потрясла весь Пиков, передавалась соседями с ужасом и болью.
Через реку и плотину от села расположен Новый Пиков, в нем была улица, где обособленно жили евреи. Про геноцид еврейского населения на Украине писано много. В Пикове фашисты, эти звери в людском обличье, применили уже опробованную с июля 41-го года тактику. Они велели жителям улицы собрать самые ценные вещи и идти на окраину. Обещали подать транспорт для отправки в Германию — к новой, лучшей жизни. Люди пришли, но их погнали на бугор, где по требованию оккупантов местные крестьяне выкопали яму размером пять на десять и трех метров в глубину. Расстреливали быстро, так что обезумевшие люди падали в ров еще живыми — женщины, дети, старики… Сами немцы рук не марали — под угрозой расстрела заставили местных мужиков закапывать тела. Участники этого кошмара потом рассказывали односельчанам, как земля дышала под ногами. Уже после войны Александр Иванович неоднократно бывал на том месте — в память о расстреле более сотни людей там возвели памятник с шестиконечной звездой. Фамилий высекать не стали — никто не знал доподлинно не то что имен, но даже числа убитых.
Страх не отпускал все три года. Особенно жутко было ночью. Под ее покровом приходили и полицаи, и дезертиры, которые тоже промышляли по деревням. А однажды пришли партизаны. Как потом выяснилось, к отцу их прислал тот самый староста, связанный с партизанским подпольем. Батя Шурки был отменным портным, обшивал не только деревню, но и районное начальство. Гости втащили большой тюк белой материи, из которой требовалось пошить маскхалаты. Восемь ночей отец, наглухо занавесив одеялами окна, строчил на швейной машине халаты для партизан. Уже после войны в дом приходил один из тех ночных гостей, его отец сразу не признал. Благодарил за очень важную и нужную помощь, за смелость.
Маленькое село, отрезанное оккупацией, не знало, что происходит на фронтах. Но однажды произошло нечто. В один из зимних стылых вечеров, когда взрослые и дети привычно жались к грубке, из своей комнаты вышел их жилец. Этот момент Александр Иванович видит, как сейчас.
— Немец сел меж нас к печке. Он молчит, и мы онемели — вдруг убивать станет? И тут он говорит: «Шталинград, русс бом-бом! Гитлер капут!». Мы смотрим и не поймем, о чем речь. Откуда нам, забитым деревенским людям, отделенным войной от информации, от жизни, было знать, что где-то есть город Сталинград, и там идут ожесточенные бои, и именно в это время происходит величайший перелом, который изменит ход всей Второй мировой войны?
Поутру немец и его помощник неожиданно ушли и больше не вернулись. Отец узнал от старосты, что немцев разгромили под Сталинградом. До конца оккупации села было еще больше года, но что-то все равно неуловимо изменилось.
А весной 44-го Пиков освободили наши. Последний фашистский пулемет безостановочно строчил со звонницы местного костела, и, когда он наконец смолк и раздалась русская речь, люди поняли: все, для них уже пришла победа — еще не главная, но тоже такая долгожданная. Пришло освобождение.
Кажется, сама природа помогала освободителям. В апрельской распутице вязла техника отступающих фрицев. Они бросали в жирном украинском черноземе целые автоколонны, поджигая их напоследок, чтоб не достались врагу. Драпали, прихватив награбленное в котомках, унося ноги в офицерских яловых сапогах с металлическими набойками и плоскими шипами на подошве. «Боже мой, какие же у них сапоги!» — удивлялся в начале оккупации батя, всю жизнь работой добывавший свой хлеб. Вся экономика Германского рейха и порабощенной Европы работала на фашистскую военную машину, обеспечивая ее обмундированием, продовольствием, венной техникой, боеприпасами. Было чему удивляться! А гнали этих завоевателей простые солдаты, обутые в ботинки с обмотками и кирзовые сапоги. Гнали с нашей земли от Волги и до самого Берлина, где продиктовали им акт о полной безоговорочной капитуляции.
И в этом долгом победном нашем пути была историческая правда и высшая справедливость.
О. ШУШЛЕБИНА.
На снимке: Шурик Дзимин среди участников школьной самодеятельности.
Послевоенный снимок из семейного архива А.И. Дзимина.
